Інститут повільного і болісного з'ясування напрочуд очевидних речей

Стеклянный потолок в Скандинавии

Скандинавские страны в феминистской среде часто преподносятся в качестве образца правильной гендерной политики. Во рейтингах “гендерного равенства” эти страны неизменно лидируют. Однако, при этом, там существует “стеклянный потолок” – женщин среди менеджмента в частном секторе не просто мало, а очень мало. Недавно на сайте института Катона появилось исследование, в котором Нима Санандаджи из Стокгольмского королевского технологического университета разбирается в вопросе и приходит к выводу, что именно раздутые институты социального государства являются причиной скандинавского “стеклянного потолка”.

1. Экспансия социального государства в сферы образования, здравоохранения, ухода за детьми и стариками привела к вытеснению женского предпринимательства, которого до того доминировало в этой среде. В то время как традиционно мужские отрасли, вроде фабрик и шахт, так и остались частными. Таким образом социальное государство превратило женщин из предпринимателей и сотрудниц частных фирм в госслужащих, чья карьера в большей степени зависит от “выслуги лет”, чем от личных качеств.

2. Огромные налоги подталкивают женщин к тому, чтобы больше заниматься домашними делами и работать на полставки (вместо фуллтайма). К примеру, профессор может потратить лишний час на чтение лекций или на покраску дома. В обычных обстоятельствах лекция предпочтительней т.к. профессор в этом специалист – с гонорара он сможет нанять маляра плюс еще останется. Но если лекция облагается большим налогом, становится разумнее самому красить дом т.к. тут не нужно платить налог. Женщины становятся первыми жертвами такой налоговой политики, которая заставляет их предпочитать хозяйство работе.

3. Длительные декретные отпуска приводят к тому, что женщин опасаются брать на те должности, где их сложно заменить. То есть на младшие должности – это пожалуйста, а вот рисковать исчезновением труднозаменимого топ-менеджера почти на год бизнес уже не желает.

4. Квоты, ох уж эти квоты. В Норвегии в 2003-ем году ввели закон о том, то 40% мест в советах директоров публичных компаний должны занимать женщины. После этого 100 из 500 таких компаний перестали быть публичными – лишь бы обойти требование. Другие были вынуждены забивать места женщинами, которые в среднем оказались на 8 лет моложе мужчин на аналогичных позициях, обладали меньшим опытом. После подсчетов выяснилось, что такое форсированное увеличение количества женщин директоров на 10% роняет рыночную стоимость компании на 12%. Никакого иного эффекта эти квоты не оказали.

5. Собственно стеклянный потолок. В Дании 28% женщин-менеджеров, 32% в Финляндии, 32% в Норвегии и 36% в Швеции. Для сравнения: в США 43%, и даже в России – 39%. При этом в Исландии 40% – и социальное государство там меньше, чем в странах полуострова. А вот самые высокие налоги и самое большое государство – в Дании, где и количество женщин-менеджеров как раз самое низкое. Таким образом есть обратная корреляция с размером государства. Единственная сфера, где в скандинавских странах отсутствует “стеклянный потолок” – это политика.

Вывод автора: хотя многими достижениями скандинавских стран в области равенства можно восхищаться (уровень образования, большое количество работающих женщин, низкий дисбаланс в зарплатах), “стеклянный потолок” в частном секторе реально существует. И причиной его является монополия государства ряде традиционно женских секторов (образование, здравоохранение и т.д.), высокие налоги и слишком длинные декретные отпуска.

В общем, товарищи женщины, любите рыночек! Весь этот прогрессивный социализм загоняет вас обратно на кухню.

https://www.cato.org/publications/policy-analysis/nordic-glass-ceiling

По материалам “Киты плывут на вписку с ЛСД”.

Две зарисовки о ценности свободы

Источник – Жизнь с другими

Чрезвычайные ситуации являются классическим местом оправдания силовых и авторитарных методов управления обществом. Де только они и позволяют преодолеть разброд и шатание, начать действовать скоординировано и стратегически. Это интуитивно понятный, но содержательно как минимум спорный троп и тем важнее отмечать яркие контрпримеры ему. Нынешний опыт их предоставляет достаточно. Централизованные структуры, регламенты и бюрократии перед лицом настоящего кризиса — динамичного, неизученного, сложного — становятся прямыми врагами своему же населению. Сейчас у нас есть как минимум два выраженных случая структур, о которых мы можем легко сказать: если бы их просто не было, людей бы конкретно в этом кризисе умерло бы меньше.

Первый случай — национальные лицензирующие органы в сфере медицины. Современные люди убедили себя, что мир полнится злостными негодяями, которые только и ждут, как наводнить медицинские рынки некачественными товарами, поэтому ни в коем случае нельзя продавать ничего и близко имеющего отношения к здоровью без тщательного государственного контроля. Меры этого контроля год от года усложняются, сроки регистрации удлиняются, всё больше и больше препаратов и аппаратов умирают на стадии ранней разработки. Сейчас невозможность просто взять и разработать тест привела к тому, что в самой развитой экономике мира, США тестов толком не было до последних дней, а сейчас катастрофически не хватает.

Почему? Не потому что тесты не работают, а потому что в рамках заблудшей борьбы за качество тесту недостаточно просто работать — он должен работать в куче разных условий, на разных вида материала, иначе хрен вам, а не лицензия. Почему-то чиновник, а не специалист решает, какой тест достаточно хорош, и естественно на каждом витке любому чиновнику выгодно лишь усложнить требования. Он-то не страдает от недодиагностирования людей. Вред от недодиагностики вообще сложно оценить, в то время как случаи неверно сработавших тестов можно сосчитать — понятно на что будет ориентирована любая бюрократия. С коронавирусом мы впервые вред недодиагностики увидели очень явно. Типичный случай того, что только в обычной, предсказуемой ситуации административное управление может изображать функционирование, а вот по-настоящему сложная и масштабная задача обнажает всю его ограниченность и требует свободы разработки под локальные нужды.

Второй случай — обмен биоматериалами. Возможность отвечать на вызовы и предупреждать их неразрывно связана с возможностью их изучить. Это требует совместной работы всего человеческого научного сообщества. Здесь административное управление тоже говорит: нет, ребята, как это так, просто брать и посылать друг другу то, что вам нужно. Надо назначить человека, который будет придумывать новые и новые правила, чтобы чего вдруг не пошло не так. Как и с тестами, потери человечества от всех невыполненных исследований остаются невидимыми, в обычной ситуации. Пока не наступил кризис, администратор может создавать видимость своей пользы, потому что система достаточно богата и стабильна, чтобы снести его вместе с его причудами. С коронавирусом же, когда каждый день задержки в исследованиях это изгиб траектории ведущий к сотням, если не тысячам дополнительных смертей — ужасная стоимость отказа от свободы становится явной.

Обе зарисовки показывают нам, что избитый рассказ о том, что свобода хороша только в спокойствии, а кризис требует сильной руки вполне может быть перевернул всё с ног на голову. Это в спокойствии и предсказуемости мы можем позволить себе быть несвободными, дать бюрократам и командирам возможность поиграть в управление человеческими жизнями. В кризисе же, нам требуется сила инициативы и кооперации, которую можно найти только в свободном обществе.

P.S. от Киты плывут на вписку с ЛСД
К этому можно добавить, что у авторитарных государств, по всей видимости, есть одно преимущество в период кризисов – они могут проводить политику железной рукой, наплевав на всякие там права и свободы. Организовать карантин, изолировать регион, сжечь всех из огнеметов, сбросить на город бомбу и забыть. Действительно, неограниченная власть способна проводить правильную политику безо всяких ограничений, эффективно распоряжаясь самым ценным из ресурсов – временем.

Однако штука вот в чем: авторитарная власть может проводить в жизнь ОШИБОЧНУЮ политику с той же самой быстротой, жесткостью и безальтернативностью. Здесь мы имеем дело с эдакой ставкой all in, “все или ничего”. И здесь впору задуматься: а как часто руководство в авторитарных странах принимает правильные решения, а как часто ошибочные? Можно долго говорить о том, что правители авторитарных стран чаще окружены корыстными советниками, придворными лизоблюдами, угодливыми “экспертами” – так что, их способность адекватно воспринимать реальность весьма ограничена. Поэтому правильные решения в авторитарных странах либо следствие удачи, либо подсмотрены у соседа. В последнем случае необходимо, чтобы кризис был не новым, а стандартным – и готовые решения имелись.

Но даже при наличии типовых решений – как в случае с эпидемией – авторитарная власть может обосраться. Сейчас мы видим как авторитарный Китай, наученный своими эпидемиями, начал вводить меры карантина (хотя по началу тоже отрицать пытался). Но при этом авторитарная Россия до последнего изображала, что ничего не происходит и мы в домике. Вы чего, какой вирус? У нас на носу торжественный транзит власти от Путина к Путину. В итоге меры вводить приходится, но вводятся они гораздо позже, чем вводить их следовало.

Децентрализованные системы хороши именно тем, что они защищены лучше централизованных. И именно перед лицом кризисов. Просто потому, что там не кладут яйца в одну корзину, не играют в игру формата “все или ничего”. Это так и в экономике, и в политике. Скажем, в условиях достаточно децентрализованной страны часть регионов могли бы начать бить тревогу заранее и самостоятельно вводить карантин – это уже смягчило бы удар. Но в итоге все сидят и до последнего ждут отмашку от начальства.

Ныне вырисовываются две основные стратегии борьбы с пандемией. Первая – это #flattenthecurve, подход который опирается на сочетание добровольных и принудительных мер карантина с целью максимально замедлить распространение вируса. Понятно, что вирус рано или поздно достигнет всех, однако суть в том, чтобы не создавать чрезмерную нагрузку на систему здравоохранения т.к. в этом случае возникает нехватка персонала, коек и аппаратов ИВЛ для тяжелых случаев. В результате подскакивает смертность среди группы риска (пенсионеры, диабетики и т.д.). Минусом такого подхода является то, что карантин бьет по экономике и, возможно, приведет к затяжному кризису. В качестве альтернативы можно дать вирусу распространиться побыстрее (сейчас нет 100% подтвержденных случаев повторного заражения). Результатом станет скорейшее приобретение коллективного иммунитета. При этом экономика будет продолжать функционировать. Минус – жизни людей из группы риска, которыми придется за это заплатить.

Для европейских политиков здесь выбор достаточно очевиден. Как говорил Сергей Гуриев в одном недавнем интервью, в Европе нынче принято ценить человеческую жизнь высоко. И любой политик, который в лоб заявит, что давайте, мол, пожертвуем некоторым количеством стариков и задохликов лишь бы побыстрее проскочить все без кризиса, отправится куковать на помойку истории. Такой цинизм нынче не продашь избирателю даже под модным брендом “новой искренности”. С другой стороны, как пишет Александр Кынев, экономический кризис тоже может быть выражен в людских жизнях: нищета и безработица снизят доступ к той же медицине. Как быть? По сути перед нами старая-добрая проблема вагонетки. Отказаться от карантина в данном случае значит перевести стрелку, дабы принести малую жертву ради избавления от более пугающих долговременных последствий. Но, как и во всех случаях применения “вагонетки” к реальности, реальность оказывается сложнее. Какими жертвами чреват отказ от карантина – примерно понятно на опыте Италии. А вот какие последствия принесет кризис – это не очевидно. Причем эти последствия вполне себе можно смягчить. Как будто в задаче с вагонеткой вы, вместо перевода стрелки, можете броситься отвязывать людей привязанных к рельсам и при этом преуспеть. Очевидно, что в таком случае переводить стрелку не следует даже с точки зрения утилитариста.

Кому как, но мне нравится жить в мире, где правительства не готовы жертвовать даже небольшой частью популяции ради пафосных абстракций вроде “спасения экономики”. Но, конечно, я живу не в тех широтах, где дело обстоит именно так.

О дефиците, спекулянтах и буржуях

Источник – Киты плывут на вписку с ЛСД

Трудовая общественность твиттера и фейсбука обеспокоена: коварные спекулянты скупают медицинские маски и продают втридорога, а теперь еще, поговаривают, что богачи принялись скупать аппараты ИВЛ (искусственной вентиляции легких). Доколе проклятые капиталисты будут пить нашу кровь? В общем, Троцкий, Пол Пот, Берни Сандерс приди – порядок наведи.

Поэтому дежурное напоминание: экономика работает немного иначе. Давайте представим, что в результате кризиса (в котором в кое-то веки не виноваты жадные капиталисты) некий товар становится дефицитным – маски, респираторы, антисептики и на что у нас там еще взлетели цены. Перед нами в любом случае возникает вопрос: как нам распределить малочисленный продукт между большим количеством желающих? К примеру, пускай стоят в очередях по справедливости. Вариант не очень, тем более, что ушлые граждане начнут быстро монетизировать места в очередях (зумеры могут уточнить у бумеров, как оно было в стране советской социальной справедливости). Другой вариант: назначить ответственных чиновников, которые будут решать кому нужнее, но это тоже проходили – такая система в СССР называлась “блат”, доступ к продукту получали те, у кого зять-тесть-сват завскладом (тут зумеры тоже могут уточнить у бумеров). Можно еще устраивать бои насмерть, но это, кажется, не прогрессивно. В общем, если вам нужен дефицитный товар – то вы в любом случае заплатите за него повышенную цену. Если не деньгах, то заплатите временем (очереди) или связями (блат) – что, опять же, конвертируется в деньги. Поэтому деньги – это изначально наименее конфликтный способ распределить дефицит, а регулирование цен только осложняет жизнь.

Далее, цены хороши тем, что посылают сигналы. Производителям и закупщикам понятно, что дефицитный товар – это такая штука, которой завтра нужно больше, чем сегодня. Но больше на сколько? Сколько медицинских масок нужно произвести сверх обычного числа – сто тысяч или миллион? Где это посмотреть? В скрижалях Госплана, в прогрессивном твиттере? А вот цены как раз позволяют прикинуть прибыли и издержки, просчитать, сколько именно нужно товара. Поэтому ненавистные “спекулянты” в действительности выполняют полезную функцию – они сигнализируют производителям о том, сколько товара понадобится завтра, чтобы преодолеть дефицит.

Теперь о богачах, которые (предположительно) скупают аппараты ИВЛ. Это очень плохо. Если мы представим, будто аппаратов ИВЛ всего 10 штук и больше не будет – все они произведены древними нуменорцами по утерянным технологиям. Тогда каждый аппарат ИВЛ купленный Дерипаской может не достаться Валентине Петровне – героине труда и бабушке того sjw из твиттера. Однако в действительности эти аппараты производятся, только стоят дорого. И, скорее всего, потому что производятся чуть ли не поштучно т.к. обычно потребность в них невелика. Ваш айфон стоил бы столько же, если бы производился поштучно. Но благо есть такое явление как экономия от масштаба – чем больше производят, тем дешевле обходится одна единица. В общем, к чему это все: когда буржуи в угоду своей паранойе покупают аппараты ИВЛ – они не отнимают их у других. Напротив, они позволяют производителям экономить от масштаба, в результате каждый последующий аппарат ИВЛ будет стоить дешевле и больше медучреждений смогут их приобрести. Поэтому в наших интересах, чтобы у каждого богатого дома стоял аппарат ИВЛ, а лучше по два.

Все это очевидные выводы, которые можно сделать из “экономики 101”. Но проблема в том, что во время кризисов люди обращаются не к разуму, а к интуиции. Той самой, что формировалась когда-то в африканской саванне, где ресурсы (природные) были по-настоящему конечными, а их дележ был игрой с нулевой суммой (либо мне, либо тебе). Но такой подход ошибочен в мире индустрии и сложных социальных отношений. Поэтому помните: быть социалистом – значит быть дикарем.